Otorten.ru / Мансийские сказы и сказки / Оленья шкура (мансийский сказ)
ОЛЕНЬЯ ШКУРА
Затосковал старый Суеват, когда в сосновом бору схоронил свою старуху. Ночи стали длинными казаться, дни тёмными. Опустились плечи, отяжелели ноги, а в голове будто метельные бури зашумели. Перестал Суеват слышать лай собак, токование глухарей, свист уток, мычание оленей. Тоска подкралась да и извела человека.
Попросил он сыновей принести из лабаза старую оленью шкуру, подстелить под него.
День лежал на ней Суеват, два лежал, три лежал, а потом и говорит сыновьям:
— Не уходите на охоту далеко от чума. Как начнёт солнце за тёмный пихтовник прятаться, — торопитесь. Скоро я умирать буду.
Не хотели сыновья такие слова от отца слышать, да только знали: попусту отец слов не теряет, на ветер их не пускает.
Прошло ещё несколько дней. Вытянулся Суеват на оленьей шкуре, положил сухие длинные руки под голову, уставил в звёздное небо глаза и долго смотрел, прощаясь со звёздами и облаками. А когда холодная слеза покатилась по частым бороздкам у глаз да спряталась в редкой бородёнке, окликнул сыновей.
Присели они у изголовья Суевата, слушают, что он скажет.
Приподнялся Суеват на локтях, посмотрел каждому в глаза. Видит — лица у всех побелели, губы пересохли, а свет в глазах старших сыновей недобрый, так в них и пляшут огоньки нетерпения и жадности. Только у меньшего — Куземки — на ресницах слёзы дрожат.
Застонал Суеват, лёг на шкуру, закрыл глаза и говорит:
— Как умру я, увезите меня в сосновый бор, поближе к матери. Везите меня сидя на оленях, чтобы сам Торум видел, что поехал я к нему, как оленщик.
— Отвезём, отвезём! — в голос ответили старшие.
— Как изловите на пастбище оленей, поровну всех разделите. Не обижайте друг друга.
— Разделим, разделим! — согласились сыновья.
— Как станете шкуры делить, то вот эту старую, что подо мной лежит, младшему, Куземке, отдайте.
— Отдадим, отдадим!—сказали сыновья.
Закрыл глаза Суеват да так после и не открывал их, больше не посмотрел ни на кого, умер.
В это время вбежали в чум жёны старших братьев и давай кричать на своих мужей:
— Чего вы перед ним на коленях сидите? Куда он денется? Чего по сторонам смотрите? Делите скорее оленей, мы уже стадо пригнали!
Вскочили старшие братья, выбежали из чума вслед за своими жёнами.
Стадо у Суевата было большое, олени сытые, большерогие. Быки с бородами длинными. Бегают олени по округе встревоженные, шарахаются из стороны в сторону, купаются в глубоком снегу, мычат, из сил выбиваются, убегая от разъярённых собак, которые лаем и визгом своим пугают их, сгоняют к речной долине.
— Ловите быков! Ловите коренников! — кричат жёны.— Чего вы с этого дырявого чума глаз не спускаете? Остался там Куземка, он и похоронит отца. Не больно трудная эта работа.
Не посмели старшие братья ослушаться своих жён. Стали ловить оленей да делить тут же между собой, а про Куземку совсем забыли.
Слышит Куземка — тихо вокруг стало. Прикрыл он оленьей шкурой отца, вышел из чума. Видит: стоит в стороне упряжка из трёх оленей, а на снегу остались только следы от отцовского стада да оленьих нарт. Подогнал Куземка упряжку к чуму. Одел отца в савик, в котором он на охоту да в дальние стада ездил, пояс застегнул со всеми амулетами, положил на нарту оленью шкуру, посадил отца на правую сторону, дал в руки ему хорей, а сам на левую сел, с какой всякий каюр садится. Погнал оленей неторопко. Понесли они нарты в сосновый бор. Там и схоронил Куземка отца. Только положил на его могилу охотничий лук, как буран поднялся. Заметелило вокруг, зашумели деревья, заскрипели сухими стволами сухары, затрещали, застреляли перемёрзшие сучья. Почуяли олени пургу, сразу в снег легли. Подбежал к ним Куземка, хотел между ними лечь погреться и видит: поднялась с нарты старая оленья шкура, покружила у него над головой и расстелилась на снегу перед ногами Куземки. Только успел Куземка встать на неё, она обняла ему плечи, прикрыла ноги. Вроде и дырявая была шкура, а как подлетела — ворс поднялся, густым стал, мягким. И такое тепло от неё пошло, будто материнские руки Куземку погладили. Так и не заметил Куземка пурги, не тряс его озноб, не щипал за щёки и нос мороз, не летел снег за шиворот. Обогрела его старая оленья шкура.
Приехал он к чуму, отряхнул шкуру, положил её в угол.
Пусто, сиротливо стало Куземке одному в чуме да и обидно, что не пожалели его братья, не взяли с собой, одного оставили, завещанного отцом пая не дали. Только подумал он так, а шкура в углу пошевелилась, приподнялась, подлетела к Куземке, расстелилась у его ног. А на самой середине её лук оказался со стрелами, охотничий нож в резных ножнах да тынзян. Посмотрел Куземка, отодвинул тихонько от себя подарки, руки за спину спрятал, а шкура перевернулась и положила всё это у его ног, а сама снова в угол улетела.
Не стал Куземка долго раздумывать, взял подарки, сел на упряжку, поехал на охоту. А в охоте он был удачлив. Может, оттого, что угодья отцовские были богаты, может, сноровка у Куземки была и стрелы сразу нагоняли зверя, может, дырявая оленья шкура помогала ему, только скоро о Куземке заговорили в округе. Купцы в его сторону стали почаще заглядывать.
Прослышали это жёны старших братьев, рассердились, ночи спать перестали, на шкурах с боку на бок ворочаются, всё думают, как же мужей своих к Куземке послать, отцовский чум раскидать, выгнать Куземку с родного места.
В один из дней встала старшая жена и говорит: — Сон я видела, будто Куземка сжечь отцовские угодья надумал. Пламя хочет пустить по борам и кедровникам!
— А я видела во сне, — с плачем сказала вторая, — будто Куземка весь ягель истоптал, чужие стада в отцовские пастбища пустил.
— Так мы же сами угнали оленей из родных мест. Сами Куземке только одну упряжку оставили, — ответили жёнам братья.
— Поезжайте к Куземке! Поезжайте! Узнайте, откуда он столько зверя берёт.
Нечего делать братьям — поехали. Едут, смотрят по сторонам, видят много вокруг следов собольих, беличьих, горностаевых. Подальше поехали — стали попадаться следы росомах и рысей. Заехали в бор, а там гул поднялся от взлёта боровой птицы. Небо закрыли птицы своими крыльями.
Молчат братья, едут дальше. Отцовский чум показался.
Прислушался Куземка к бегу упряжек. По звону сразу узнал отцовские колокольчики. Выбежал из чума, обрадовался встрече с братьями, угощать стал.
Сидят братья, молчат, а потом старший и говорит:
— Мы приехали в отцовских местах поохотиться. Обрадовался Куземка, что не один будет ходить по лесу, заулыбался и говорит:
— Хороши отцовские угодья. Зверя всем хватит. Зря вы отсюда уехали. Хватило бы здесь всем места.
Молчат братья. Нечего им ответить Куземке.
Как только пришло новое утро, старший брат и говорит:
— Я с дороги отдохну ещё, а вы идите на охоту вдвоём. Я вам еду приготовлю, чум натоплю.
Ушли Куземка со средним братом на охоту. Остался старший брат в чуме, перевернул все шкуры, пересмотрел все пустые берестяные туески. Пока дрова рубил, котёл скоблил, полдня прошло. Стал мясо варить. Сварил мясо, поставил его в сторону, сидит, ждёт братьев с охоты.
Вдруг в дальнем углу шум раздался. Видит: повалились в углу шкуры — и вышла из-под земли старая чёрная баба. Волосы длинные, как салом намазанные блестят, руки худые чёрные, платье длинное, до пят. Села перед старшим братом на корточки, смотрит на него, потом как дыхнёт на огонь. Чувал [Чувал — очаг] как ожил — затрещали дрова, искры в небо столбом поднялись. Испугался старший брат, слова вымолвить не может, ноги под себя спрятал, сидит ни жив ни мёртв.
— Ага, это ты! — закричала чёрная баба. — Воротился. Про отцовские угодья вспомнил.
А старший брат сидит, молчит.
— А я за Куземкой пришла. Тебя мне не надо. Жадный ты! — сказала чёрная баба, забегала по чуму, обнюхала все шкуры, схватила котелок с мясом, съела всё, фыркнула старшему брату в лицо и обратно в землю полезла.
Пришли Куземка со средним братом с охоты с хорошей добычей, а в чуме холодно, чувал еле теплится, еда не сварена, а старший брат на шкурах лежит, морщится, стонет, больным притворяется.
Нечего делать: разжёг Куземка огонь, сварил мяса, поели все, ободрали с убитых зверей шкурки, сушить повесили, спать легли.
Утром старший и говорит:
— Пусть сегодня в чуме средний брат останется, еду нам сварит.
Остался средний брат. Тоже, как старший, обшарил все углы, все берестяные туески. Только сварил мясо, а из земли снова чёрная баба вылезла.
Побегала по чуму, съела в котле всё мясо, потрясла за шиворот среднего брата, крикнула ему в лицо хриплым голосом:
— За Куземкой я пришла. Тебя мне не надо! — и обратно в землю ушла.
Пришли с охоты Куземка со старшим братом, а есть опять нечего. Катается по шкурам средний брат, за живот хватается.
— Ладно, идите одни на охоту, — сказал Куземка братьям на новое утро. — Я останусь в чуме, еду вам сварю.
Ушли братья. Быстро сварил Куземка еду, освежевал белок, сидит у огня, стрелы делает. Вдруг в углу треск раздался, повалились шкуры — и вылезла из-под земли чёрная баба. Глаза уставила на Куземку, руки худые к нему протянула.
Испугался Куземка, а виду не подал, говорит:
— Чего глазищи уставила? Или есть хочешь? Ешь, я братьям ещё сварю.
Замотала чёрная баба головой, закружилась вокруг Куземки и давай его за ворот рубахи хватать.
— Ты чего это балуешь? — спросил её Куземка. Зафыркала чёрная баба, от её дыхания в чувале искры затрещали, дрова вспыхнули.
— Пойдём со мной, Куземка! — присев перед огнём на корточки, сказала чёрная баба. — Тебе одному хочу земное тепло показать. Сердце у тебя доброе и жадности никакой нет. Давно я такого человека искала.
— На что мне твоё земное тепло? Мне и этого хватит.
— Ох, ох! — простонала чёрная баба. — Ничего ты не знаешь. Тепло, которое я тебе покажу, может всю твою стылую землю отогреть.
— Не надо мне твоего тепла, чёрная баба! Уходи подобру! Уходи, пока мои уши не устали тебя слушать.
Но не успел Куземка обернуться, как чёрная баба подскочила к нему, схватила его за волосы и потащила в яму. Не оплошал Куземка, перебросил бабу через себя, перекрутил ей руки и ноги ремнями и толкнул в угол на шкуры.
В это время возвращались с охоты старшие братья. Подходят к чуму, дрожат, а как увидели в углу чёрную бабу, забормотали всякие заклинания, спрятали головы под шкуры.
— Вот отчего у вас животы болели да еда не варилась! — сказал Куземка братьям. — Не бойтесь её, идите есть. Ничего вам не сделает чёрная баба. Крепко держат её ремни сыромятные.
Наутро и говорит Куземка братьям:
— Давайте посмотрим, откуда к нам чёрная баба пришла.
Испугались не на шутку старшие братья, замахали руками, попятились назад, хотели выскочить из чума, сесть на упряжки и уехать домой.
— Не надо, Куземка! — просят братья. А Куземка своё:
— Несите сюда ремни длинные! Спустимся, посмотрим, про какое земное тепло говорит чёрная баба.
— Боимся мы! Домой поедем! — чуть не плачет старший брат.
— Полезай ты первым! — сказал Куземка, будто и не слышал его слов.
Нечего делать. Подошёл старший брат к яме и говорит:
— Как только я закричу, тяните меня наверх.
Полез он в яму. Сколько ни храбрился, а как только голова скрылась под землёй, закричал не своим голосом. Вытащили его скорее наверх, а он трясётся от страха, слова сказать не может.
Нехотя полез в яму средний брат. Тоже закричал, не успев с головой под землёй скрыться.
Пришла очередь Куземке лезть. Перед тем как сесть в ременную петлю, постелил он на неё оленью шкуру и говорит:
— Если я закричу, не тащите меня наверх, а ещё скорее вниз спускайте.
— Ладно, ладно! — согласились братья.
Только Куземка сел на ремни, только скрылся под землёй с головой, братья тут же перерезали ремни, потом подбежали к чёрной бабе, перерезали ремни у неё на руках и ногах, а сами скорее выбежали из чума, сели на оленьи упряжки и погнали оленей во весь мах.
Полетел вниз Куземка. Подхватила его дырявая оленья шкура и понесла по подземелью. Видит Куземка — за ним чёрная баба летит. Подол юбки — как хвост большой птицы колышется, широкие рукава как крылья, длинные волосы — как перья. Увидела Куземку, захохотала. Как гром под землёй её смех загремел. А внизу видит Куземка реки широкие да пахучие, камни какой-то неземной красоты. Вдруг пронеслась его шкура возле огненного пламени. Осветило зарево всё подземелье, зажмурился Куземка, прижался к шкуре, зашептал:
— Неси меня, шкура, в родные края. Неси меня к нашему солнышку, к нашим широким рекам, к зелёным лесам! Неси меня к моему отцовскому чуму.
Услышала его слова шкура, повернула обратно. Летит. Вдруг промелькнула возле шкуры чёрная баба, да потерялась, а на том месте светлое пятнышко оказалось. Всё ближе и ближе к шкуре подлетает. Видит Куземка — возле него девушка кружится. Малица на ней нарядная, разными узорами расшита, шапка соболья, косы длинные, до пят достают.
— Миснэ это, что ли? — вскрикнул Куземка. — Как ты попала сюда? Или не нравятся тебе наши леса?
А оленья шкура летит мимо, не останавливается. Приподнялся на шкуре Куземка, посмотрел на красивую девушку и увидел глаза чёрные, искры огненные в них так и прыгают!
— Уходи! — закричал во весь голос Куземка. — Ты не наша Миснэ! У нашей Миснэ, лесной красавицы, глаза, как озёра, голубые да добрые! У нашей Миснэ косы золотистые, белым инеем искрятся! Не подлетай ко мне, чужая девка!
Достал Куземка из-под рубахи лук со стрелами да и выстрелил в девушку. Попала стрела в неё, и раздался под землёй гром. Покачнулись чёрные реки, и взвилась над Куземкой не нарядная девушка, а опять чёрная баба.
— Не улетай, Куземка! — кричит баба, схватить его хочет, а оленья шкура не пускает её.
— Не нужно мне твоё земное тепло! Не нужно! — кричит ей Куземка. — Домой я хочу! Беречь буду оленей и зверей в лесу, лес и реки.
Подняла оленья шкура Куземку ещё выше да скоро и в свой чум доставила.
Обрадовался Куземка. Свернул скорее старую оленью шкуру и унёс её в лабаз до поры до времени. Да так и стал спокойно в родных местах жить. Долго жил не тужил, уже совсем и про шкуру и про земное тепло забывать стал, а тут все про него заговорили. Говорят, где-то оно из-под земли к людям вышло.
Доставал ли свою шкуру Куземка? Летал ли посмотреть земное тепло? Не знаю. Может быть, и летал, потому как утерпеть, наверное, не смог.
Источник: "Земное тепло. Мансийские сказы". Запись и обработка М. Анисимковой. Ленинград. "Детская литература". 1979