Otorten.ru / Мансийские сказы и сказки / Сенькин пай (мансийский сказ)
СЕНЬКИН ПАЙ
(Мансийский сказ)
Нена шутку расхворался старик Коконя: на глаза накатилась тёмная ночь, по спине будто кто палкой ударил, ноги не шевелятся — словно в капкан пойманы.
Много ночей не спит, лежит старик, думушку думает да сыновей ждёт. А сыновей всё нет. За теплом послал их старый охотник. Слышал он от отца своего — есть места, где земля теплом дышит.
К вершине реки Нельмы послал он Прокопку, к реке Кедрачей направил Никифора. Только младшего, Сеньку, не знает Коконя, с какой стороны ждать. Не знает, в какой бор, в какой урман (Урман — хмурый непроходимый лес) он пошёл.
А Сенька тем временем исходил, измерил шагами берега рек пологих и крутоярых, обошёл дремучие леса, ходко, торопко борами ходил. Да увидел он вдруг под горой, в логу, непроглядный дым.
Смотрит: клубы чёрные к небу тянутся, гарью, копотью затянуло всё, а у самой земли пламя великое на ветру дрожит, жаром дышит — то затухнет вдруг, в землю спрячется, будто силы там набирается, то опять вырвется, клубы чёрные гонит по небу.
Никогда глаза Сеньки такого не видели, даже бабушка длинными ночами в сказках своих про то не рассказывала.
Испугался Сенька.
За кустом присел, спрятался, переждать хотел пожарище, а он в осенней ночи разгорался пуще прежнего. И казалось, что сама земля под ним движется, содрогается.
Непугливый Сенька был с малых лет. По лесам днем и ночью расхаживал, не однажды ель в медвежью берлогу с отдушиной вталкивал и будил в ней сердитого хозяина. Только этим днём не узнал себя Сенька. Задрожали ноги, заподкашивались, руки плохо ружьё держали.
А жара вокруг стояла нестерпимая.
Спохватился тут Сенька, догадался, что тепло земное нашёл. Вскочил и хотел бежать в отцовскую сторону, рассказать про чудо виденное, про тепло, про жар, которым дышит земля, за которым послал отец братьев в разные стороны.
Но одна беда: как к огню подойти? Как отцу унести, показать его, рассказать про то людям?
Не занимать Сеньке смекалки, сноровистости. Он сухару за комель схватил, подтащил поближе к пожарищу. Поначалу сам на цыпочках шёл, до земли едва дотрагивался, да к огню сухару подталкивал.
А прожора огонь будто ждал того: облизал сухару языками своими могучими, а потом обвил ярким пламенем, засветил в темноте, обогрел округу теплом.
И понёсся Сенька сколько духу есть к тем родным местам, на простор речной, где отец жил. А в руках тащит сухару, земным огнём зажжённую.
А в это время Коконя-старик еле вышел из чума с деревянной колотушкой в руках и давай стучать в бубен, сзывать сыновей.
Бил, бил, устал. Ушёл в чум, лёг на шкуры.
Не один раз луна ходила небом, не два — не пришли сыновья.
Видно, далеко ушли, думает он. Набрался силы старый охотник, вышел снова из чума и стал стучать по деревьям да глухими ударами землю бить.
Не услышали сыновья.
Не хотелось умирать старику, не повидав сыновей своих. Стал просить старик птиц и зверей.
Разлетелись с шумом по тайге птицы, разбежались по округе звери.
А Прокопка с Никифором в то время улеглись на боровинке, мхом выстланной, где речной прибрежный ветер гнус отгонял, где не тревожил их ни комар, ни заблудший шмель.
— Где найти-то земное тепло? — открывая лениво глаза, Прокопка спрашивал брата.
— Его нет совсем! Это отец выдумал! — промычал сквозь зевоту Никифор, на другой бок переворачиваясь.
В это время они услышали громкий птичий крик. Вскочили.
А птицы летят, курлычут, стрекочут, крыльями машут, каждая на своём языке просьбу охотника Кокони рассказывает. Догадались сыновья, что старик собрался навсегда оставить землю. Домой их зовёт. Догадались, что отец надумал угодья делить. У отца они немалые. По реке широкой Югану тянутся хмурые урманы с соболями да белками, с горностаями да лисами и с другою всякою живностью. В тех урманах сам хозяин тайги живёт.
В реках, в заливных местах у чистых песков да в заводях косяки рыб плавают. На болотинах зыбких вкусный душистый ягель-мох растёт. Ест его олень — сильный бывает, ветер и тот не догонит его, отстаёт.
Округлились у обоих глаза, потерялся голос в испуге, глядят друг на друга, боятся, как бы кого из них отец не обделил.
— Мой пай будет — все урманы с соболями, с кедрачами и грибами! — закричал во всю силу Прокопка.
— Нет, мой пай — все урманы с соболями, с кедрачами и грибами! — перекричал его Никифор.
— Нет, мой пай, — хрипел Прокопка, — на реке, где рыба стерлядь косяками ходит!
— Нет, мой пай! — орал Никифор.
И бежали они так, что травы гнулись, расступалися деревья. А с другой стороны бежал лесом Сенька, освещая ярким светом дорогу нелёгкую, дорогу неближнюю, дорогу неторную.
Да не разглядел второпях он корягу смолистую, споткнулся, упал и уронил пламя на землю.
И пошёл огонь по кустам, по деревьям шарить: зачернил кусты, поджёг травы, охватил пламенем деревья вокруг. Долго хлестал Сенька огонь ветками, тушил пожар. Да видит: не сможет он один справиться. Испугался Сенька. Побежал к реке Югану и давай поклоны бить, и давай её просить пособить беде.
А река сложила волны, приумолкла, почернела, будто не слышит его. На колени пал Сенька, пригоршнями черпал воду и шептал сквозь слёзы: не хотелось, чтобы ветер слышал мольбу его и разнёс по тайге тайну, что не донёс он земное тепло.
Вдруг одна волна всплеснулась, окатила Сеньку, смыла грязь и копоть с лица и толкнула его дальше от берега.
Отбежал Сенька, а вода за ним. Сенька смотрит — глазам не верит: вода течёт. Он шаг шагнул, она за ним, второй шагнул — она волну подгоняет и сама торопит охотника.
Вокруг пожарище бушует, дурит, жжёт и палит всё вокруг. А протока Юганка торопит Сеньку, вся дрожит мелкой рябью.
Сколько дней пробежал Сенька, сам не знает, птицы знали и те забыли.
А речка бежит, позади себя берега крутые оставляет, пламя дальше в тайгу не пускает.
Тут выскочил Сенька на крутой яр, а речушка обежала круг да с другой стороны к самому Югану навстречу, радуясь, выбежала. Обняла вода огонь, остров сделала. Чёрный остров, горелый остров. Огляделся Сенька кругом, видит: приумолкла река, присел огонь к земле, только чёрным дымом от него гарь стелется. Обтёр изодранным рукавом малицы [Малица — одежда из оленьей шкуры мехом внутрь] Сенька пот с лица, затянул крошни [Крошни — приспособление для переноски груза] потуже, вздохнул глубоко и в отцовскую сторону быстрыми шагами отправился.
В это время били бубны. Под раскидистой сосной хоронили старого Коконю. Так и умер он, не дождавшись младшего сына с земным теплом.
Упал на колени Сенька, зашептал отцу: «Ты прости меня. Не донёс я тепло. Потерял. Оставил на острове».
Только после этих слов сразу облака над лесом поплыли тёмные, налетел ураган, ветер с деревьев верхушки сломил, многие совсем с корнем вывернул, повалил Сеньку, прижал к земле.
Слышит Сенька тихий незнакомый голос: «Помолчи. Не пришла пора про земное тепло разговор вести».
Оглянулся Сенька вокруг. Никого. Только братья стоят злые, брови нахмурили, смотрят так сердито, будто Сенька и не брат им. Но осмелился Прокопка и проговорил нехотя:
— Не оставил отец пая тебе. Нам с Никифором разделил угодья. Ты и так проживёшь.
— Шибко долго земное тепло старался найти, пусть оно и греет тебя. Ха-ха-ха! — засмеялся Никифор.
— Уходи скорее на остров к себе, а то ещё принесёшь своё пламя сюда, — сказали жадные братья.
Повернулся Сенька. Видит, около ног собака вертится, в глаза ему смотрит, скулит жалобно. Ничего не взял с собой Сенька, так на остров горелый отправился, позвав с собой друга косматого. Чум поставил, снасти сплёл и стал жить в дружбе с ветром и рекой.
Много зим прошло по свету, побелели кудри у Сеньки, обросла борода белым мохом, паутинка тонкая исчертила лицо.
Проезжали иногда весёлые братья мимо горелого острова. Подворачивали упряжки оленей к жилью Сеньки да на бедность ему то связку белок, то боровую птицу оставляли.
А Сенька жил не печалился. Сыновей растил, учил честно жить, земное богатство беречь.
Как-то на рассвете, когда лучи солнца из-за леса показываться стали, когда в заводи сонно утка прокрякала, сзывая птенцов из гнезда, да потягивалась на суку белка, хвост прихорашивая, выехал на своём обласке [Обласок — долблёная лодка] на рыбалку Сенькин младший сын. Едет, любуется простором речным, островом родным, на который отец земное тепло приносил да много сказок про него рассказывал.
Видит: из-за мыса лодка выплыла да к острову направилась. Плывут шумно люди, разговор ведут, на берег сходят. Увидели Сеньку-младшего. Подъехали. Говорят что-то на незнакомом языке, понять Сенька-младший не может и позвал их к отцу. Захлопотал старый охотник, угощал гостей вкусной нельмой малосольной и варил уху налимью. Рад был старик, что люди его про тепло земное спросили. Стал рассказывать он, а сам всё то на небо поглядит, то на Юган взгляд бросит, — не поднимется ли ураган, не рассердится ли Торум [Торум — бог] на болтливость охотника.
Только тишь стояла кругом. Солнце ярко светило, река серебрилась.
«Видно, время пришло! — радостно подумал охотник.— Видно, пора пришла людям про земное тепло рассказать да места показать».
Смотрит на гостей, радуется, а они по острову ходят, оглядываются. А потом Сеньку-старшего и спросили:
— Как зовут люди твой остров чёрный?
Посмотрел вокруг Сенька, прищурил глаза, почесал пятернёй седую голову, пожал плечами да и говорит:
— Тут! Тут Сенькин пай! — И снова обвёл рукой весь простор вокруг Югана.
— Сенгапай? — переспросили его люди.
— Ага-ага, Сенгапай! — добродушно согласился охотник. — Тут тепло земли живёт много-много. Сенька-младший казать будет. Он знает, — улыбнулся охотник.
И молва про остров пошла неслыханная. Нефтяною кладовушкой это место люди стали звать. А когда пришла пора, то Сеньку-младшего, как хозяина острова, задвижку открыть просили. Та задвижка была от большой трубы, по которой люди собрались отправлять земное тепло. В тот день народу на горелом острове было видимо-невидимо.
Смотрят: Сенька-младший идёт — и не узнать его. Разнаряжен по-праздничному: малица белая, как лебяжий пух, вся расшита по рукавам и подолу рисунками замысловатыми, на ногах бродни новые, перевязанные у колен разноцветным шнурком с кистями пушистыми. На широком сыромятном ремне в ножнах висит нож охотничий с разукрашенной рукояткой да табакерка отцовская с амулетами.
По-хозяйски подошёл к задвижке Сенька-младший, улыбнулся всем, вздохнул полной грудью и открыл её. Заурчало что-то в трубе, зашумело.
Припал Сенька ухом к трубе да как закричит от радости:
— Идёт! Идёт! Земное тепло идёт!
Источник: "Земное тепло. Мансийские сказы". Запись и обработка М. Анисимковой. Ленинград. "Детская литература". 1979